– Боюсь, это случилось, родная, – мягко сказал он.
– Джонни… – миссис Уэндер побледнела, руки ее беспомощно опустились.
– Мне очень жаль, Мэри, но это так, ты знаешь. Мы всегда знали, что когда-нибудь это произойдет. Слава богу, что все случилось, когда я здесь. Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?
– Очень мало, Джонни. Ты… ты прав, я всегда… всегда ждала этого и всегда была наготове.
– Ну что ж, надо торопиться, – Джон Уэндер встал и подошел к жене. Наклонившись, он обнял ее и бережно поцеловал. Слезы навернулись ей на глаза.
– Ох, Джонни… Ты… ты всегда был так добр ко мне! Ты никогда, ни словом… ни в чем не упрекнул меня за то горе, которое я принесла тебе!…
Он закрыл ей рот своими губами, и несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, а потом оба перевели взгляд на Софи. К миссис Уэндер вернулась ее обычная ласковая улыбка. Она быстро накрыла на стол.
– Скоренько умойтесь оба и садитесь есть, – сказала она нам. – И поешьте как следует, ничего не оставляйте.
Умыв лицо и кое-как приведя себя в порядок, я взглянул на миссис Уэндер и неожиданно для себя задал вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке:
– Миссис Уэндер, – спросил я, – если все дело только в пальцах… Почему вы не могли отрезать по одному у нее на каждой ступне? Когда она была еще совсем маленькой? Ведь тогда ей было не так уж больно, и никто не догадался бы, что… что их больше? А?
– Нет, Дэви, – вздохнула миссис Уэндер. – Остались бы следы, люди заметили бы их и рано или поздно докопались бы до правды… Ешьте, ешьте скорее! – заторопилась она и быстро вышла из комнаты.
– Мы уезжаем, – шепнула мне Софи, когда мы доедали пирог.
– Уезжаете? – растерянно переспросил я.
Она кивнула.
– Мама давно говорила, что мы должны будем уехать, если кто-нибудь увидит это. Мы хотели уехать еще тогда… Ну, когда ты увидел…
– Как это?… – до меня только сейчас дошел смысл сказанного. – Вы уезжаете насовсем? Чтобы никогда уже сюда не вернуться?
– Да. Наверно, так, – грустно подтвердила Софи.
Я был очень голоден, но после этих слов мне расхотелось есть. Я сидел и тупо разламывал на тарелке пирог, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Теперь я знал, что там происходит. Я посмотрел через стол на Софи. В горле у меня застрял какой-то ком, который я никак не мог проглотить, и мне с трудом удалось выдавить из себя лишь одно слово.
– Куда?… – хрипло спросил я.
– Не знаю. Наверно, далеко, – тихо сказала Софи.
Мы сидели друг против друга, Софи тихонько всхлипывала, дожевывая пирог, а я все никак не мог проглотить комок, застрявший у меня в горле. Все вокруг казалось мне каким-то пустым, бессмысленным, я чувствовал, что теперь все уже никогда не будет таким, как раньше. Все… Чувство это охватило меня с такой силой, что я с трудом удерживал слезы.
Миссис Уэндер внесла в комнату несколько узлов и корзин. Как сквозь пелену я видел, что она сложила их возле двери и вышла. Потом она вновь появилась и увела с собой Софи. Вошел Джон Уэндер с узлами и свертками. Когда он сложил их у двери и повернулся, чтобы уйти, я вскочил и побежал вслед за ним. Во дворе стояла пара лошадей с поклажей, и я удивился, что их не впрягли в повозку. Когда я спросил об этом мистера Уэндера, он покачал головой.
– С повозкой, Дэви, можно ехать только по дороге, а на лошадях скачи, куда хочешь.
Глядя, как он привязывает тюки к седлам, я неожиданно для себя набрался храбрости и выпалил:
– Мистер Уэндер! А вы… Вы не могли бы взять с собой меня?!
Он на мгновение замер, потом обернулся, несколько секунд мы смотрели друг на друга, и он медленно, с горечью покачал головой. Видя, что на глаза мои навернулись слезы, он положил мне руку на плечо и сказал:
– Зайдем в дом, Дэви.
Миссис Уэндер стояла в пустой гостиной, видимо стараясь сообразить, не оставила ли она чего-нибудь впопыхах.
– Мэри! – окликнул ее Уэндер. – Слушай, Мэри, он… Он хочет ехать с нами!…
Не говоря ни слова, она присела на краешек стула и протянула ко мне руки. Я подошел к ней, не в силах произнести ни звука. Она посмотрела мимо меня на мужа, и слова со стоном сорвались с ее губ:
– Джонни! Ох, Джонни! Его ужасный отец… Я боюсь его!…
Стоя рядом с ней, я отчетливо видел все ее мысли. Они были для меня гораздо понятнее, чем любые слова. Я знал, что она чувствует, знал, как страстно хочет она, чтобы я уехал с ними, и как хорошо она знает и понимает, что я не могу, не должен ехать. Я знал, каков будет ответ, еще задолго до того, как Джон Уэндер произнес первое слово.
– Я все понимаю, Мэри! – сказал он. – Пойми, больше всего на свете я боюсь за Софи… И за тебя. Если нас все-таки поймают, то обвинят не только в сокрытии отклонения, но еще и в похищении ребенка, понимаешь?
– Джонни! Если они отберут у нас Софи, мне уже нечего будет больше терять! Какая разница?!
– Есть разница, родная, – мягко возразил жене Уэндер. – Когда они убедятся, что мы убрались из их района, они успокоятся: пускай за нас теперь отвечают другие. Но если исчезнет сын Строрма, поднимется вой на всю округу, и у нас не останется ни единого шанса. Они нас из-под земли достанут! Это не просто риск! Это – конец!
Несколько секунд она молчала. Я знал, о чем она думает. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она медленно проговорила:
– Ведь ты понимаешь это, Дэви? Если ты уйдешь с нами, твой отец будет так зол, что нам вряд ли удастся убежать. Я… Я бы очень хотела, чтобы ты был с нами, но… Ради Софи, ради нее, Дэви, ты не должен этого делать! Будь умницей, пожалуйста! Ведь кроме тебя, у нее нет друзей. Ты должен остаться ради нее. Ты… Ты сделаешь это, Дэви? Сделаешь, как я говорю?