Отклонение от нормы - Страница 3

Подбежав к дому, я стал что силы барабанить в дверь. Мне открыла высокая красивая женщина с добрым, усталым лицом. Ее коричневое платье было чуть короче, чем у наших женщин, но на груди был нашит матерчатый крест, как у всех: две полосы от шеи до пояса и одна поперечная. Крест был зеленый, под цвет косынки на голове.

– Вы мама Софи? – спросил я, отдышавшись.

– Что случилось? – тревожно спросила она. Она была так взволнована моим появлением, что вопрос невольно прозвучал резко и даже не слишком доброжелательно.

Я сбивчиво рассказал ей обо всем, что произошло.

– Нога?! О боже! – воскликнула она. И на лице ее появилось знакомое мне выражение ужаса: то самое выражение, которое совсем недавно я видел на лице Софи.

Но она быстро совладала со своими чувствами. Я повел ее к кустарнику, в котором оставил Софи. Услышав голос матери, девчонка сразу выползла ей навстречу. Со слезами на глазах женщина глядела на распухшую ступню дочери, на ее разорванные штанишки и кровоточащие коленки.

– Бедняжка ты моя! – вырвалось у нее, и она бережно взяла Софи на руки. Приласкав и успокоив ее, она спросила, понизив голос:

– Он видел?

– Да, – сказала Софи. – Не сердись, мам! Я терпела изо всех сил. Но без него я бы не справилась. Было… Было очень больно!

Мать помолчала немножко, потом тяжело вздохнула и, словно отгоняя от себя какие-то мрачные мысли, сказала:

– Ну что ж… Теперь уж ничего не поделаешь… Пойдем!

Софи взобралась к матери на плечи, и мы двинулись к дому.

Заповеди, которые вдалбливают ребенку в детстве, прочно удерживаются в его памяти. Но, как правило, они мало, что для него значат, пока он не столкнется с реальностью. Кроме того, даже столкнувшись в жизни с чем-то напоминающим эти заповеди, надо еще связать воедино слова и действительность. Лишь тогда слова перестанут быть пустым звуком и обретут смысл.

Я тихонько сидел и смотрел, как мать перевязывала распухшую ножку Софи, и мне даже в голову не приходило связать то, что я видел, с тем, что я всю жизнь слышал по воскресным дням:

«И создал Господь человека по образу и подобию своему. И пожелал Господь, чтобы у человека было одно тело, одна голова, две руки и две ноги. Каждая рука должна оканчиваться ладонью, и каждая ладонь должна иметь пять пальцев, и на конце каждого пальца должен быть ноготь…» И так далее.

Я знал все это наизусть, и тем не менее шестипалая ножка Софи не вызывала у меня никаких особых чувств. Я видел только слезы на глазах у матери, и мне самому было до слез жалко их обеих, а больше я ничего не чувствовал.

Когда перевязка была закончена, я с любопытством огляделся. Дом был намного меньше нашего, но понравился мне гораздо больше. Он был как-то по-другому настроен к людям. Теплее. Дружелюбнее… Мать Софи очень нервничала, но ничем не дала мне понять, что я – нежеланный гость, принесший в их дом беду.

Внутреннее убранство дома тоже очень понравилось мне, особенно потому, что на стенах не было никаких изречений и надписей, которые мне всегда казались полной бессмыслицей, унылой и скучной, но, по-видимому, необходимой. Здесь вместо них висели рисунки, изображающие лошадей, и они показались мне очень забавными.

Миссис Уэндер велела мне подождать ее здесь, пока она отнесет дочку наверх. Вскоре она возвратилась и села рядом со мной. Она взяла меня за руку и заглянула прямо в глаза. Я чувствовал, что она очень взволнована, но не мог понять причину ее беспокойства. Я мысленно попытался уверить ее, что нет никакой нужды беспокоиться, но мне это не удалось. Она продолжала пристально глядеть на меня, и глаза ее были очень похожи на глаза Софи, когда та еле удерживалась от рыданий. Как я не напрягался, чтобы проникнуть в ее мысли, я чувствовал лишь смутное беспокойство и беззащитность. И мои мысли тоже, сколько я ни старался, не доходили до нее.

Наконец она вздохнула и проговорила:

– Ты хороший мальчик, Дэвид. Ты был очень добр к Софи, и я хочу как-нибудь отблагодарить тебя за это.

Чтобы скрыть смущение, я опустил голову и уставился на свои ботинки. Я не помнил, чтобы до этих пор кто-нибудь называл меня хорошим мальчиком. Я просто не знал, что нужно говорить в таких случаях.

– Тебе понравилась Софи, правда? – продолжала она, не отрывая от меня глаз.

– Да, – сказал я. – Она очень храбрая. Она ни разу не заплакала, а нога, наверное, здорово болела.

– Ты умеешь хранить тайну? – спросила она и торопливо добавила – Это очень важно! Ради нее, Дэвид!

– Да, конечно, – ответил я не совсем уверенно, потому что не догадывался, о чем идет речь.

– Ты видел ее ногу? Ее пальцы? – дрожащим голосом спросила миссис Уэндер. Я кивнул. Она побледнела, но справилась с собой и твердо сказала:

– Вот это и есть то самое, что нужно сохранить в тайне, Дэвид. Никто больше не должен знать об этом. Знаешь только ты, если не считать меня и отца Софи. Больше – никто. Никто и никогда…

– Хорошо, – сказал я.

Она замолчала. Я снова попытался проникнуть в ее мысли, но чувствовал все ту же смутную и мрачную тревогу.

– Это очень, очень важно! – прошептала она, стискивая руки. – Как бы мне объяснить тебе это!

На самом деле ей не надо было ничего объяснять. Я всем своим существом ощущал, насколько это для нее важно. Мне все не удавалось успокоить ее мысленно, поэтому я громко и твердо сказал:

– От меня никто ничего не узнает… Никогда!

Однако я чувствовал, что тревога не оставляет ее, даже растет. Слова, которые она произнесла, были намного бесцветнее и слабее ее мыслей.

– Если кто-нибудь узнает о Софи, – запинаясь сказала она, – они… они обойдутся с ней жестоко. Этого не должно случиться!